Рубрики Фoтo: Нaтaлия Рoдинa
— Рeбятa, с чeгo, a глaвнoe, для чeгo нaчaлaсь вся этa бeзумнaя музыкaльнaя истoрия?
— Этo прoизoшлo ужe пoчти 14 лeт нaзaд, спустя нeскoлькo лeт пoслe вoйны в Бoснии. В тo врeмя мнoгиe люди в нaшeй стрaнe, oсoбeннo мoлoдeжь, были пoлнoстью aпoлитичны — вooбщe нe интeрeсoвaлись внутрeннeй пoлитикoй. Всe дeлo в псиxoлoгии, нaстрoeния были тaкиe: «Вoйнa зaкoнчилaсь, и мы прoстo xoтим рaзвлeкaться и рaдoвaться жизни». Eсли бы вы тoгдa спрoсили случaйнoгo чeлoвeкa нa улицe: «Ктo прeмьeр-министр твoeй стрaны? A ктo прeзидeнт?» — скoрee всeгo, пoлучили бы тaкoй oтвeт: «Я нe знaю и мнe всe рaвнo — плeвaть я xoтeл нa пoлитику». Тeм не менее процессы, которые происходили тогда в этой сфере, были очень странными, в них стоило вникнуть, проанализировать все. До появления Dubioza Kolektiv мы с ребятами играли в двух разных группах. В какой-то момент они практически одновременно прекратили свою деятельность, и мы решили создать новую политически неравнодушную и громкую команду, чтобы молодежь хотя бы благодаря нашим песням узнавала о происходящем в стране, становилась более социально активной. В этом была наша главная цель. Альбом за альбомом мы говорили о животрепещущем, о злободневном, об актуальном, и постепенно, шаг за шагом люди стали следовать за нами, прислушиваться к нашим словам. Уже первый альбом был на английском, потому что мы хотели общаться с публикой не только на Балканах, но и в других странах. У нас достаточно богатая и интересная музыкальная история: в 70–80-х годах прошлого века, например, была очень сильная рок-сцена, но о ней знала только часть публики в Восточной Европе, в России, потому что многие наши исполнители доезжали до вашей страны. В западных странах балканскую музыку всегда воспринимали только как развлекательную, цыганскую — Горан Брегович и больше ничего. Мы изначально решили изменить ситуацию, на своем примере доказать, что это не так.
— Вы считаете, что музыканты и люди искусства могут оказывать какое-то реальное влияние на ситуацию в обществе, в своей стране?
— Напрямую, конечно же, нет. Само по себе искусство ничего не меняет, но оно способно мотивировать людей, вдохновлять их на какие-то активные действия. Каждый поступок следует за намерением, все начинается с идеи. Мы распространяем их, чтобы люди начали задумываться о необходимости перемен.
Фото: Наталия Родина
— Вы создаете гремучую смесь из разных стилей. Как удалось найти свой музыкальный язык?
— На самом деле мы не искали его специально и стилистически никак себя не идентифицируем — пусть каждый называет нашу музыку так, как ему нравится. Мы никогда не были приверженцами того или иного жанра, для нас главное — что говорить, а не как. Средства для передачи информации или эмоций могут быть самыми разными, важен концепт, содержание. Если слушатели задумываются о чем-то и нам удается передавать свои идеи через звуковую экспрессию, значит, все это не зря.
— А есть ли вещи, которых вы никогда не будете делать в музыке, или границ для вас не существует?
— С возрастом эти границы стираются. Мы делаем то, что хотим, экспериментируем в самых разных направлениях. Представьте себе боснийскую группу, которая играет английский гараж-рок. Ты приезжаешь на фестиваль в Англию и видишь, что перед тобой выступают еще 40 таких же однотипных команд… А в Боснии их еще столько же, причем они хотят звучать как британские музыканты — и выглядит это довольно смешно. Мы не хотим быть такими же, подражать кому-то. Когда мы выходим на сцену в любой стране мира, для нас важно, чтобы люди сразу поняли, откуда мы, и логически связали это с историями в наших песнях. Только когда одно складывается с другим, можно понять суть наших шоу, нашу идеологию.
— В команде семь участников. Всегда ли вам удается смотреть в одном направлении или периодически возникают какие-то конфликты, разногласия?
— У нас в группе парламентская система и все имеют право голоса. Мы прислушиваемся друг к другу, к тому же мы уже достаточно опытные музыканты. Когда ты моложе, максимализм зашкаливает, тебя заносит, импульсивность бьет через край. 10 лет назад мы могли вспылить, поссориться, сейчас уже нет такого. Сейчас мы знаем, чего хотим, у каждого своя важная роль в коллективе — «министр бас-гитары», «министр перкуссии». (Смеются.) Наша группа — как государство, которое само собой управляет.
— Вы уже выступали в России на опен-эйре «Дикая мята», а сейчас дали первый большой концерт в Москве. Чувствуется разница?
— Фестивальные выступления вообще сильно отличаются от сольных. В клуб приходят уже подготовленные поклонники, специально купившие билет, чтобы послушать любимых артистов, а на опен-эйрах люди порой не знают, чего ожидать, часто впервые видят перед собой группу. В этих условиях очень мало времени, чтобы привлечь и удержать внимание публики, и ты борешься за него, за каждую секунду на площадке. У тебя есть всего час, чтобы показать крутое шоу, завести толпу. Это колоссальный опыт и невероятный драйв — то, что нам по-настоящему нравится.
Хотя Dubioza Kolektiv поют о политике, развлекательная история им не чужда. Фото: Наталия Родина
— Можете вспомнить какие-нибудь курьезные истории из своей бурной фестивальной жизни?
— Забавный случай произошел в прошлом году на SXSW (South by Southwest) в Техасе. Это гигантский международный фестиваль, куда на 10 дней съезжаются музыканты со всего мира, и нам все время очень жаль зрителей: все артисты выступают в клубах одновременно, поэтому тяжело выбрать то, что ты хочешь послушать, глаза разбегаются. Так вот у нас там было три выступления: два в ночных клубах и одно — первое — в Convention Center, где проходили официальные конференции, лекции. Устраивать концерты в этом центре было в принципе странной идеей: его скорее можно назвать музыкальным рынком, где люди предлагают и покупают какие-то услуги и продукцию в этой сфере. Тем не менее организаторы решили провести на одной из таких конференций короткую презентацию нескольких команд из разных стран. Каждой дали по 10 минут на выступление, перед ними сидели какие-то люди из бизнес-сферы — в общем, обстановка была довольно напряженной. Ребята из Ирландии, которые выступали перед нами, вообще были очень скованны, зажаты. Мы немного выпили перед концертом (нелегально — пить в центре было нельзя) и решили разрядить атмосферу. В тот год фестиваль посетил Барак Обама с женой. И когда подошла наша очередь, выйдя на сцену, мы заявили: якобы он издал указ, что зрители обязаны слушать всех артистов стоя и обязательно плясать. Потом мы спустились в зал, подняли всех со своих мест, выставили стулья за дверь и устроили настоящее шоу. В итоге в аудитории, где все это происходило, собралось какое-то невероятное количество людей, хотя изначально там было всего 50 мест, — все пришли посмотреть на сумасшедших балканских парней. И конечно, после этого на наших клубных шоу в Остине тоже был полный аншлаг. Все танцевали и веселились.
— А ваше выступление в этом году на европейском фестивале Sziget в Будапеште будет первым?
— Нет, мы были там уже четыре раза, но впервые на главной сцене. Нам там нравится — это действительно один из крупнейших опен-эйров в Европе, не случайно названный «островом свободы», где вырастает огромное количество сцен, представлены, наверное, все существующие музыкальные стили. Мы не готовим какую-то специальную программу для фестивалей, но концерты всегда получаются разными: у нас есть определенная структура шоу, вокруг которой мы уже импровизируем. Не будем врать — мы никогда ничего специально не придумываем, не оригинальничаем, но каким будет шоу, зависит от ситуации, от атмосферы. Мы живо реагируем на то, что происходит.
— Как менялись с годами ваши амбиции?
— Менялся масштаб. В самом начале мы готовы были играть где угодно, радовались концертам в маленьких клубах. Потом стали набирать обороты, гастролировать. Но главное, что сейчас мы испытываем абсолютно такой же драйв от того, что делаем, как и в самом начале. Мы играем в самых разных форматах, но все с тем же энтузиазмом, просто сейчас у нас, конечно, гораздо больше опыта.
Фото: Наталия Родина
— В прошлом году у вас вышла очень эмоциональная пластинка «Happy Machine». В чем главный месседж? И почему вам важно выпускать полноценные альбомы? Сегодня ведь легко можно ограничиваться синглами и EP, тем более что вы часто выступаете и не даете публике себя забыть.
— Мы сами не знаем, что будет дальше: может быть, нам тоже захочется просто выпускать трек за треком в Интернете, не объединяя их в какую-то общую историю. Да и если говорить о вышедшем альбоме, у нас не было конкретной цели записать его сразу от начала до конца: композиции рождались сами собой, и когда было записано 10 новых вещей, мы поняли, что их логически можно связать в единое целое. Что касается современных возможностей, в том числе сетевых, мы активно ими пользуемся, изучаем новые, любим работать с видеороликами и закидывать их в свои соцсети, это всегда нравится поклонникам. Но мы видим, что сегодня многие, погружаясь в технологии с головой, забывают о содержании. В Интернете можно найти все что угодно — от порнографии до образовательных программ, но 90 процентов песен, которые мы там слышим сегодня, — это музыка для развлечения, о любви и цветочках. Не хватает концепта, того, о чем мы говорили в самом начале интервью. А для нас это первостепенно.
— Вы можете назвать себя протестными музыкантами? И если да, то против чего вы протестуете?
— Протест составляет значительную часть нашего творчества, но глупо бить себя кулаком в грудь и кричать: «Мы — профессиональные протестующие музыканты!» — потому что выражать свое несогласие с какими-то процессами, явлениями может человек, занимающийся любым делом. Это позиция, а не профессия. Нам есть что сказать, и нас самих это вдохновляет. И еще — чем больше мы гастролируем, тем больше видим, что социально-политические проблемы, с которыми сталкиваются жители разных стран, очень похожи. Если люди начнут осознавать это, задумываться об этом, появится больше возможностей решить эти проблемы и наладить мир во всем мире.