Рубрики фoтo: Нaтaлья Мущинкинa
— Сeргeй, чeм сeгoдняшний «Лeнингрaд» oтличaeтся oт тoгo, кoтoрый пoявился нa сцeнe мнoгo лeт нaзaд?
— Eсли говорить непосредственно о группе и творческих инструментах, то метод ничем не изменился. Как мы были оголтелыми бытовыми постмодернистами, так ими и остались. Поменялась фактура, то, что мы делаем, обросло новыми смыслами. Прежде всего изменилась страна, и нельзя было не обратить на это внимание. Изменился социальный ландшафт. В Питере у магазина на углу Фонтанки и Апраксина переулка уже не собираются стаи алкоголиков, обсуждающих геополитику. Этот вид вымер, так что мы переключили свое внимание на другие, более крупные социальные конгломерации.
— Одно время про «Ленинград» говорили, что он занял нишу «Сектора газа». В этом есть доля правды?
— Я никогда не слушал «Сектор газа». Мне кажется, эту нишу занять уже невозможно — опять-таки время слишком сильно изменилось. Колхозного панка больше нет. Где эти колхозы? Где панки?
— Вы уже не раз говорили о том, почему несколько раз разгоняли группу. А зачем вы снова ее собирали?
— Всегда по разным причинам. Но я не стесняюсь говорить и буквально писать на плакатах: «Снова живы для наживы». Группу я реинкарнировал по коммерческим соображениям. И вряд ли кто-то смог бы честнее ответить на этот вопрос. Понимаете, искусство — всегда коммерческое. Короткий всплеск так называемого некоммерческого искусства произошел только во времена жизни писателя Эмиля Золя, благодаря которому возник образ художника, как человека в вязаном шарфе, который страдает от голода, холода и окружен какими-то падшими женщинами.
— Когда вы пишете очередную песню, вы тоже всегда думаете о наживе?
— Точно так же, как генеральный директор крупного автомобильного завода, который выпускает очередную модель машины. Если что-то не продается, значит это просто никому не нужно. Так со всем. И с музыкой в том числе.
— И все-таки, помимо мысли о том, клюнет ли на ваши песни народ, вы вкладываете в них какие-то идеи?
— Клюнет или не клюнет народ — это тоже идея, не нужно ее преуменьшать. Если у художника есть всего одна цель, у меня возникает вопрос, а художник ли он вообще. Я всегда ставлю перед собой несколько целей, и они всегда разные. С помощью создаваемых мною объектов — будь то песни, видеоклипы, художественные работы — я стараюсь решить какие-то сложные и неоднозначные задачи. И на те вопросы, которые я себе задаю, нет однозначных ответов. Если я начинаю детально объяснять, что и для чего я создаю, то сужаю поле интерпретации самого слушателя, зрителя. Я никогда не буду этого делать.
— Как-то вы говорили в интервью о том, что попсовое искусство делать сложнее, чем элитарное. Почему?
— Точнее будет сказать андеграундное, а не элитарное. Найти взаимодействие и вызвать резонанс у широкой аудитории довольно сложно. Понятно, как работать с так называемой богемой. Эти приемы довольно просты, не хитры, и многие годами продолжают существовать в этой небольшой социальной сфере, боясь выйти за ее пределы. Большой внешний мир ведь, как правило, не понимает и не принимает того, что делается для богемы. Гораздо сложнее попытаться найти связи между ней и этим миром, между матерной Россией и Россией, которая мнит себя элитой, разорвать шаблон и нивелировать их противостояние.
— Сегодня, чтобы завоевать внимание публики, не обязательно нужно быть талантливым артистом. Например, скандальная телегероиня Ольга Бузова может взять микрофон, начать петь или даже просто говорить абсурдные вещи, но ее будут слушать, и рейтинг персоны резко вырастет. Как вы относитесь к подобным тенденциям?
— Я прекрасно отношусь к ним. Если бы не было, например, такой исторической фигуры, как Герострат, можно было бы говорить о том, что подобные тенденции, когда человек привлекает к себе внимание и запоминается людям за счет каких-то эксцентричных действий, не обладая талантами, — это что-то новенькое. Нет, это обычный случай, уже стандартный прием, использовавшийся еще много веков назад.
Методология попадания в историю может быть совершенно разной. Процесс демократизации, которую многие путают со вседозволенностью, идет повсеместно. В том, что та же самая Бузова берет микрофон, начинает петь и вещать, я вижу какую-то правду и «настоящесть». Происходит десакрализация культурного пространства. Я только обеими руками за. Не надо относиться к сценическому действию как к ритуалу, и артисты — это не святые, это обычные люди. Такие, как Ольга Бузова.
Понимаете, со времен перестройки стало принять воспринимать образ человека на сцене, особенно человека с гитарой как гуру. Особенно сильно это всегда культивировал Борис Борисович Гребенщиков. Когда люди так относятся к артисту, да еще и приходят к нему, например, за советом, — все это глупости. Он знает не больше, чем вы.
— Ваши новые солистки — Флорида и Василиса — умудрились даже разделить на двоих премию «Певица года» на «Чартовой дюжине». Они привносят что-то в группу? Не пытались предложить вам свои песни, например?
— Нет. Понимаете, я вообще против творчества. Если кому-то хочется творить, для этого придуман инстаграм. Мы занимаемся искусством, это все-таки другое.
— А почему, на ваш взгляд, женщины захватили сегодня сцену? И почему вы концентрируетесь на создании их образов на сцене и в клипах?
— Наверное, я наблюдательный и много размышляю сейчас на эту тему. Как я вижу, образ женщины за последнее время очень изменился. Ее сила, ее вклад в создание того мира, в котором мы существуем, сегодня огромны. Женщина — двигатель экономики, двигатель дискуссии. Да, по сути, всегда так было. Если бы я не хотел понравиться одноклассницам, я бы в жизни не взял в руки гитару.
— Вы говорите, что наблюдательны. Что находится в центре вашего внимания?
— Я слежу за всем. Я подписан на страницы многих людей в инстаграме — даже той же Бузовой и Волочковой. Я наблюдаю за их языком, за метущейся мыслью, за этой вот нелогичностью. Мне все это нравится. Мне кажется, это феноменально, любопытно. Это как элементарные частицы, которые интересно изучать.